Помимо того, что Равенков был талантливым врачом, он был еще и приятным в общении и очень понятливым человеком. Розу он любил, как он сам говорил, за ее особенную красоту и татарские кушанья – эчпочмак и фаршированные гусиные шеи.
Несмотря на падающий мокрый снег и снежную кашу на дороге, она добралась до Лугового довольно быстро, въехала в лес и запетляла по узкой дороге, ведущей к санаторию.
– Александр Борисович, это Роза, я приехала, стою перед воротами, – сказала она, не выходя из машины, когда машина почти коснулась мощных металлических ворот, соединявших высокие стены, окружавшие территорию санатория.
Через несколько минут ворота открылись, и машина Розы въехала на круглую площадку перед центральным входом в санаторий. Окна трехэтажного здания были ярко освещены. За полосой из кустарников и елей просматривались и другие постройки, в которых тоже была жизнь и горели огни. Там размещались хирургический блок, кухня и дома для обслуги.
Доктор Равенков, невысокий, ничем не примечательный мужчина средних лет с совершенно не запоминающейся внешностью (серые волосы, серые глаза, мелкие черты лица), в белом халате, под которым виднелся серый вязаный свитер с высоким воротом, сам лично встретил Розу на крыльце.
– Рада вас видеть, Александр Борисович, – сказала Роза, нервничая. – Скажу честно, я привезла Стеллу, подружку Луки. Она чуть жива… Говорит, что это он ее так избил. Уж не знаю, почему она приехала именно ко мне, не знаю, кто рассказал ей о моем существовании и тем более дал адрес, но она здесь, в моей машине… У нее разбито все лицо, а сама она без сознания уже почти полчаса.
– Лука? – Равенков машинально поправил очки на носу. – Что-то на него не похоже. Хорошо, я сейчас позову своих людей, они поднимут ее ко мне… или… Давайте уж сразу определим ее в хирургию.
– Александр Борисович, а мне надо возвращаться домой, Лука может появиться в любую минуту. Что я ему тогда скажу? Спрячьте ее и подлечите, и уж, пожалуйста, не выдавайте меня. Что-то мне как-то не по себе стало…
– Хорошо, Роза, поезжайте.
– Да, деньги я привезу, просто мне нужно в банк…
– Об этом не переживайте.
Роза села в машину, развернулась на площадке и выехала за ворота, которые сразу же за ней и закрылись. Снег падал большими мокрыми хлопьями и залеплял стекла машины.
Роза зашептала: «Бисмилла ир-рахман ир-рахим…»
– Ольга Михайловна Берглунд, – повторила Таисия, держа в руках последнюю страницу договора. – Кто она такая? Я ничего не понимаю… А это чья подпись, Миша?
– Продавец – Иванов Олег Васильевич, вот видишь? Это его подпись, я знаю… А покупатель – Ольга Михайловна Берглунд. Все документы на самом деле в полном порядке, ведь так?
Губы его растянулись в дурацкую улыбку.
– Постой, ты хочешь сказать, что Иванов все-таки подписал купчую? – недоумевала Тая. – Но как? Когда? Он же мертв!
– И кто его убил? Она? – Теперь уже Миша смотрел на меня, только на меня, а я не знала, куда деться, спрятаться от его испепеляющего взгляда. Вот только я не понимала тогда, он осуждает меня за убийство (которого я, кстати говоря, не совершала) или за то, чья фамилия проставлена в графе «Покупатель». Но из всей компании я одна знала, что Ольга Михайловна Берглунд – моя родная бабушка. Моим друзьям это не было известно. А потому мне надо было срочно что-то придумать, чтобы они не заподозрили меня в предательстве. Но что?
Надо ли признаваться в том, что имя своей бабушки я увидела еще раньше, как только папку с документами привезли в Денежный переулок и я мельком просмотрела документы. Увидела, удивилась, хотя нет, я была просто потрясена этим обстоятельством, но тогда еще мало что понимала. А вот когда увидела гору трупов в ресторане, то картина происшедшего прояснилась. И снова – это стало прозрачным и ясным лишь мне.
Ведь только моя бабушка знала о моих планах в отношении Иванова. Получается, что это она, пожилая женщина, вошла в ресторан, спокойно постучалась в кабинет Иванова, протянула ему документы, которые каким-то волшебным образом забрала у нашего адвоката Лазарева, предварительно заставив его вписать в графу «Покупатель» не Мишину фамилию, а свою собственную, нацелила на него пистолет… Конечно, во все это верилось с трудом. Но у бабушки всегда были какие-то свои доверенные люди, взять хотя бы этого Митю, выполнявшего все ее поручения… Кто знает, кто он такой и что ему по зубам? Быть может, он друг моего отца-киллера, или вообще его ученик, и для него убивать людей – как орехи щелкать? Стыдно признаться, но, думая об этом, я испытала даже что-то похожее на гордость за своего отца-преступника.
Итак, моя бабушка, от волос которой, быть может, до сих пор пахнет яблоками и корицей, вошла к Иванову, пусть даже с Митей, который нацелил на него дуло пистолета, заставила его отказаться от ресторана, поставив свою подпись на договоре купли-продажи, после чего он был убит. Возможно, что за дверью бабушка оставила еще пару-тройку киллеров, которые пристрелили всех, кто находился в ресторане. После этого моя бабушка, мастерица вязать пуховые шали и варежки, осторожно, высоко поднимая свои ноги, обутые в теплые сапоги, стараясь не испачкать их в крови убитых охранников, вышла из ресторана, села в броневичок и укатила в свое Клюшниково.
Рассказать кому эту страшилку – все подумают, что я сбрендила.
Но кто-то же заставил Иванова поставить свою подпись прежде, чем в его голове оказалась пуля? Да и на договоре стоит имя моей бабушки! Это факт!
– Виолетта, что ты обо всем этом думаешь?